– Так моя дружина с лопахинской и не рубилась, они разбойников из пищалей постреляли.
– Не смеши меня баба! Пищаль баловство для ополчения городского, от которого шуму много, а толку мало. Пищаль полдня заряжать нужно, да и с полсотни шагов из нее в корову не попадешь. Шла бы ты Пелагея в 'Разбойную избу', там оставь свою ябеду стряпчему, а мне недосуг околесицу всякую выслушивать, болею я! – возмутился Степан, поняв, что стал жертвой досужих вымыслов глупой бабы.
– Прости батюшка меня бабу глупую, что обсказать тебе толком не могу, как дело было! Только пищали у моей дружины не простые, а скорострельные. Из этих пищалей можно до шести раз подряд выстрелить!
– Неси! – недоверчиво прищурившись, приказал Пелагее боярин.
– Что неси? – не поняла Пелагея.
– Пищаль скорострельную неси! – повысил голос Степан.
Пелагея как ошпаренная выскочила из горницы и через минуту вернулась назад в сопровождении хромого пожилого воина в тегиляе, который нес в руках странное оружие, абсолютно не похожее на привычную пищаль.
– Вот она батюшка боярин пищаль эта скорострельная. Митрофан обскажи все боярину, а то я в воинских делах не смыслю ничего.
Степан Бородатый внимательно посмотрел в лицо дружинника Пелагеи и неожиданно узнал старого знакомого, с которым полтора десятка лет назад лежал раненый в лекарском шатре после боя с татарами под Рязанью.
– Митрофан, ты в сорок седьмом годе под Рязанью с татарами бился?
– Бился батюшка боярин и ранен был стрелой в ногу, после чего прозвание Хромой и получил. Мы тогда вместе с тобой в лекарском шатре лежали.
– Помню! Эх, веселое было дело! Только божьим промыслом мы тогда отбились, – вспомнил боевое прошлое боярин.
– Да, нахлебались мы кровушки в той сече, как побили ворога даже и не знаю. Татар на треть больше было.
– Ну, тебе не привыкать, со многими ворогами биться! Тут боярыня Пелагея рассказывала, как ты полсотни дружинников Путяты Лопахина из пищалей пострелял, – усмехнулся боярин.
– Стар я уже для таких дел, а пострелял татей не я, а воевода боярский Алексашка. Только разговор об этом секретный, не для чужих ушей.
– Марфа, вы с Пелагеей идите на женскую половину, там о своем, о бабьем поговорите. Нам с Митрофаном о делах воинских потолковать нужно сглазу на глаз, – приказал боярин жене.
Пелагея зло зыркнула на Митрофана исподлобья, но послушно вышла из горницы следом за женой хозяина. Когда за женщинами закрылась дверь, боярин приказал Митрофану:
– Рассказывай, что за дела чудные у вас в Верее творятся, только не ври. Если почувствую что в твоих словах лжа, то сам знаешь, на дыбе и немые разговаривают.
– А я ничего скрывать и не собираюсь. Алексашка мне ни кум, ни сват и даже не сродственник. У меня своя семья, которая заботы и бережения требует. Что рассказывать боярин?
– Все! – ответил Степан.
– Значит, в начале прошлого лета заявился в Верею пришлый плотник, который назвался Алексашкой Томилиным. Остановился он в избе вдовы Прасковеи Копытиной и подрядился колеса тележные делать, как ее муж покойный. Мастером Алексашка оказался рукастым и быстро колесное дело поднял, только не простой он человек, ох не простой.
– Что значит не простой? Поясни!
– Странный какой-то. Выговор у него не нашенский, да и в простых вещах путается, словно дите малое.
– Может подсыл от немцев (иностранцев) какой или беглый?
– Да нет, не подсыл, но муж рода не простого. На беглого тоже непохож. Глаз не прячет, знает много вещей книжных, да и держит себя свободно, словно князь.
– А что о себе сказывает?
– Сказался мне сыном псковского боярина Данилы Савватеевича Томилина, который в варяжском плену с семьей сгинул.
– Так Томилины во Пскове в числе самых родовитых бояр! Самозванец? – спросил боярин, знавший по роду службы подноготную всех значимых семей Руси.
– Непонятно. Доказательств у него нет, да он и сам говорит, что брат его отца Кирилл Савватеевич Томилин племянника по-любому не признает, чтобы наследством не делиться. История эта мне доподлинно знакома. Я в те годы во Пскове с дружиной князя Ивана Васильевича Стриги Оболенского на подворье у бояр Томилиных гостевал. Была у меня среди дворни зазноба, от которой я и узнал, что Кирилл Савватеевич брата единокровного из плена выкупать отказался, чтобы наследство его заграбастать. Может и самозванец Алексашка, но похож он на Кирилла, очень похож. Даже со стороны видно, что они близкие сродственники.
– Как мыслишь Митрофан? Откуда этот Алексашка в Верею пришел и зачем?
– Доподлинно мне планы его не известны, но есть у меня догадки по этому поводу. Пришел он на Русь из стран дальних, где долго был начальственным воинским человеком. Сплетники в Верее бают, что он чуть ли не у 'анпиратора' ромейского в охране служил, а когда его срок вышел, то решил Алексашка во Псков вернуться и посчитаться с дядей двоюродным за смерть отца и матери! Однако не все у него по дороге сладилось, толи в плен Алексашка попал или ограбили его люди лихие, только пришел он в Верею один и без казны. Сдается мне, что Алексашка собирался из Вереи уплыть в Новгород с купцами, но новгородцы меньше гривны за проезд не берут, да и продать могут татарам попутчика, если решат что дело втихую сладится. Вот он по нужде и занялся колесным промыслом, чтобы деньгу на дорогу подкопить. Однако когда боярыня Пелагея из Москвы с княжеского строевого смотра возвращалась, у ее возка ось обломилась, и прежний боярский тиун Андрей Мытник привез Алексашку к боярыне, чтобы тот возок починил. Андрюха парень был наглый и наехал на Алексашку как на холопа или закупа, ну а тот не стерпел.